Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]
Потом Сережке попались старые мамины туфли на шпильке. Они были еще ничего. Только стельки отлипли и выглядывали изнутри, как собачьи языки.
Сережка выдрал языки, отбил молотком шпильки и тут же примерил. Размер был как раз такой. Если бы брюки-клеш, можно было вполне их прикрыть. Но у Сережки были брюки-дудочки. И это немного портило вид.
Сережка выбрался из сарая и прошелся по двору. Там резались в «козла» за деревянным ребристым столом пенсионеры. В песочнице строили замки дети. Никто Сережке ничего не сказал, и он сразу повеселел.
Ходить в узких и изогнутых туфлях было неудобно. Но без тренировки ничего не дается.
Это уже Сережка знал по опыту.
Возле подъезда дома номер четыре показалась Галя Гузеева. В Галю были влюблены поголовно все мальчишки. Сережка тоже.
Галя увидела Сережку, подошла прямо к нему. Она сразу заметила Сережкины корабли и начала улыбаться.
— Здравствуй, Покусаев, — сказала Галя. — Что это?..
Сережка не дал Гале докончить.
— У тебя очень приятные ресницы, — сказал он. — Точно как у Софи Лорен. А ну закрой глаза!
Какая женщина устоит перед таким комплиментом! Галя Гузеева опустила веки и дала полюбоваться своими ресницами.
И все же Галя не отстала от Сережки. Не помогла ему даже Софи Лорен.
— Покусаев, зачем ты надел дамские туфли? — спросила Галя. — Для смеха?
— Ничего не дамские… Я репетирую. Клоуном в цирк оформляюсь!
— Ты, Покусаев, врешь!
— Очень надо! Можешь у папы спросить. Учеником берут…
Сережка наморщил лоб и стал думать, что бы ему еще такое соврать.
— В постоянную труппу берут, — сказал он. — Вчера с папой табель успеваемости носили. Знаешь, как придираются!
Сережка подробно рассказал, какие строгости в цирке и какой у него в постоянной труппе репертуар. Под конец он расщедрился и даже пообещал Гузеевой Гале достать бесплатный билет на свои представления.
— Можешь хоть каждый день ходить, — добавил он. — Устрою!
Скоро необычайная весть распространилась по всему двору.
Все знали, что Сережка трепач. Но тут поверили. Не станет же человек за здорово живешь щеголять в дамских туфлях и раздавать билеты в цирк.
К Покусаеву повалили делегации. Сережка принимал всех. Он сидел на деревянном ларе для песка, болтал ногой в белой остроносой туфле и рассказывал мальчишкам и девчонкам про цирк.
Все ахали и завидовали.
Потом Сережку попросили что-нибудь исполнить. Он прошелся в своих клоунских туфлях боком-скоком, потом задом наперед, потом стал на руки. Стоял он недолго, но все аплодировали: во-первых, Сережка был еще учеником клоуна, а во-вторых, он мог обидеться и не дать билеты в цирк.
Вскоре, впрочем, интерес к цирковому искусству упал. Зрители один за другим разбрелись по своим делам.
У Сережки своих дел не было. Он снес туфли в сарай и отправился домой обедать.
Была у Сережки Покусаева тайная надежда: мать увидит его разнесчастную жизнь и переменит свое решение. Так уже сколько раз было.
Посмотрит на голые Сережкины ноги и скажет:
«Вот тебе, растяпа, деньги. Иди покупай тапочки. Только смотри — последний раз даю…»
Эти радужные мысли развеялись в пух и прах. Мать даже не подумала менять свой суровый приговор. Не поддержал сына и отец.
— Правильно! — сказал он за обедом. — Пускай ходит босиком, как снежный человек.
«Снежный человек» молча проглотил обиду.
После обеда Сережка Покусаев остался дома. Он сидел возле окошка и думал о прежней веселой жизни.
Без тапочек не было ему ходу никуда — ни в кино, ни на речку, ни просто на улицу.
За воротами играли в классы девчонки, о чем-то спорили мальчишки, шли как ни в чем не бывало прохожие. Никто из них не знал, какая страшная беда постигла Сережку Покусаева.
Чем больше Сережка думал об утраченных радостях, тем сильнее тянуло его на улицу, в общество. Сережка прикидывал всякие варианты, сам утверждал их и сам отвергал.
В конце концов он решил сделать пробную вылазку. Если спросят, почему он шпарит по городу босиком, можно выкрутиться. Сказать, например, что тапочки сдали в ремонт. Обещали починить утром, а потом закрыли мастерскую на переучет. Мало ли что можно придумать!
Скажет, что вообще не переваривает обувь, ходит босиком для закалки и воспитывает себя по системе йогов. Фурункул на пятке тоже годится. Пускай сами походят в тапочках с таким фурункулом!
Сережка погляделся в зеркало, застегнул пуговицы на рубашке и отправился в вояж.
В ворота он не пошел. Там стояли свои мальчишки. Он перемахнул через забор, оглянулся и взял курс в центр города.
Изредка прохожие поглядывали на босоногого путника. Но от замечаний воздерживались и в переговоры не вступали.
Пока все шло нормально. Только возле кино «Спартак» какой-то дядька наступил Сережке на пальцы.
Но тут Сережка был сам виноват. Он полез в очередь за билетами, хотя в кармане у него было пусто и делать ему в очереди, в сущности, нечего.
Сережка направил свои босые и израненные стопы в зоопарк. В заборе была приличная дыра, и мальчишки лазили туда бесплатно.
Возле зоопарка улицу залили новым черным асфальтом.
Он даже на вид был липкий и вязкий.
Сережка был человеком риска. Об этом знало пол-Воронежа.
И конечно, он не пошел в обход. Он полез в черную липкую гущу. Вдобавок ко всему гуща оказалась нестерпимо горячей. В такой смоле черти варили в аду грешников. Если, конечно, черти и ад когда-нибудь существовали.
Целый час Сережка мыл ноги в кадушке под водосточной трубой, драил их песком и шершавым, как наждак, кирпичом.
Эксперимент удался только частично. На ступне остались черные пятна различной величины и формы. Отдаленно они напоминали острова в Японском море или шкуру леопарда.
Сережка тайком пробрался по лестнице в дом и, окончательно подавленный и угнетенный, сел возле окошка. Ноги он спрятал под стул.
Сколько сидел Сережка, неизвестно. Может, час, а может, полтора. В глазах у него прыгали серые мурашки и с непривычки болела шея. Сережке уже давно надо было сбегать кое-куда. Но он крепился, потому что главное в его жизни — терпение и выдержка.
Мрачное уединение прервал стук в дверь. Это пришел друг Сережки Изя Кацнельсон. Изя был кудрявый, как баранчик из сказки. На носу у него сидели очки с толстыми стеклами. Глаза его от этого казались большими и круглыми, как будто Изя смотрел из-за графина с водой.
— Ты чего тут сидишь? — спросил Изя и внимательно посмотрел из-за своего графина. — Хватит сидеть. Пошли в кино.
Сережка не переменил позы.
— Меня кино не интересует, — ответил Сережка загробным голосом. — Теперь я буду сидеть тут.
— Вот же чудак! Там же интересней!
— Мне интересней здесь, — еще глуше ответил Сережка. — Прошу не беспокоить.
Такой официальный тон смутил Изю Кацнельсона. Он даже подумал, что Сережка обиделся на него. Утром циркач Сережка делал стойку. Изя опрометчиво заявил, что может стоять больше. Это было не совсем точно.
Теперь Изя чувствовал угрызения совести. Ему не хотелось терять друга из-за какой-то стойки.
— Может, денег нет, так я из копилки вытащу, — великодушно предложил Изя.
По лицу Сережки пробежала быстрая тень.
Но он сдержал себя.
— Не могу, — сказал он. — Я буду сидеть тут…
Слух о том, что Сережка с самого обеда сидит на стуле как прикованный, всколыхнул весь двор.
Двери Сережкиной квартиры не закрывались. Пришел даже Вовка-директор, с которым Покусаев не особенно дружил.
Вовка-директор был рослый толстый парень. По своим физическим данным он мог выступать за сборную города по тяжелой атлетике. Но интеллект у него был принижен. Вовка по два года сидел в каждом классе и в этом году наконец перешел в третий. С переэкзаменовкой по-русскому.
Вовка ввалился в комнату без стука. Он убедился, что Сережка в самом деле сидит на стуле как прикованный, и начал хихикать.
— Ты чего тут сидишь? Может, ты дурак, а?
У Сережки все заклокотало внутри. Но он сдержался. Во-первых, волевые люди не обращают внимания на глупые шутки, а во-вторых, у Вовки-директора кулаки были как гири, и он бил наповал.
Вскоре визиты закончились. Сережку покинули в трудную для него минуту жизни все. Даже Галя Гузеева, в которую Сережка был влюблен.
Но настоящая дружба, как это известно, проверяется в беде. К Сережке снова пришел его лучший друг Изя Кацнельсон.
Сережка принял друга и рассказал ему о своей беде. И правильно сделал. Изя был дошлый парень и сразу нашел выход из тупика.
— Чудак ты! — заявил Изя. — Сами тапочки сделаем. Это мне раз плюнуть.
Это было не просто дружеское утешение. Отец Изи работал в сапожной мастерской. Изя видел, как он тачает ботинки и вколачивает в подметку острые тонкие гвозди. Изе это дело нравилось.
